«Господом с поэзией повенчан…»
В конце 60-х годов Леонид Чашечников заведовал клубом в селе Екатерининском. Леонид замечательно играл на баяне, был прекрасным певцом, чтецом и танцором. Душа компании! Следуя деревенской моде, весной Леонид украшал кепкуфуражку цветущей веточкой черемухи или яблони. Выглядел он так, как изображали передовиковкомбайнеров старые советские фильмы: интеллигентное лицо, широкая улыбка, богатая шевелюра, статная фигура. Одет в телогрейку, но под ней аккуратная белая рубашка, галстук, отутюженные брюки. Таким запомнила Чашечникова Лидия Павловна ГОРШКОВА, пенсионерка, жительница Тары, а в те годы молодая учительница в селе Екатерининском:
- У сельской молодежи танцы были в большом почете. Отплясывали польку «Бабочку», фокстрот и краковяк. Клуб располагался в здании церкви, в которой какимто чудом уцелел иконостас – непривычное дополнение к советской действительности. Железную печь в церкви-клубе Чашечников топил сам.
Когда начинались танцы, Леонид с баяном становился в центр, играл, пел и даже танцевал, не выпуская баяна из рук. Обычно начинал с вальса «На сопках Маньчжурии». Далее шло любимое: «С утра побрился, и галстук новый в горошек синий я одел, купил три астры, в четыре ровно я прилетел…» или задорная «Старушка не спеша, дорожку перешла». А вот песню «У меня есть сердце, а у сердца песня, а у песни – тайна, тайна – это ты…» Леонид пел по ночам под окнами общежития, где вместе с другими молодыми учительницами жила его зазноба – Екатерина. Окна были низкие, почти вровень с землей. Унять певца выскакивала другая учительница, грозя: «Чашечников! Я тебя в сельсовет завтра отведу! Прекращай шуметь!» Он ретировался в лес, а потом возвращался и снова пел. Но с Екатериной у Леонида так и не сложилось…
Стихи свои Леонид в клубе читал с успехом, недаром он был великолепным чтецом. Однако тогда никто не предполагал, что поэзия станет его судьбой. Прежде всего, Чашечников запомнился как заводила, рубаха-парень, замечательный баянист и организатор. Он создал в сельской школе хор, в котором аккомпанировал вместе с Устюжаниным, игравшим на аккордеоне. Чашечников мог собрать желающих и на танцы, и на субботник. Стоило ему сказать: «Ребята, завтра убираем территорию вокруг клуба», как с вилами и граблями являлось полсела. Он работал вместе со всеми, а потом здесь же, возле клуба, играл на баяне.
Весной танцы затягивались до полуночи. «Все, говорил Леонид, теперь вышибаловка!» Это значит последний танец. Его уговаривали: «Леня, ну еще один!» А потом еще, и еще…Чашечников, казалось, не чувствовал усталости – наигрывал любимые мелодии снова и снова. Потом, с баянистом во главе, все отправлялись гулять по деревне и дальше, на берег Иртыша. Светало. Шли по Иртышу пароходы. Как завороженные, смотрели им вслед девушки и парни, махали платочками, слушая в ответ их протяжные гудки...
Записала Вероника ШЕЛЛЕНБЕРГ
PS. Яркая литературная жизнь Чашечникова еще только начиналась. Впереди была Астрахань, Москва, Балашиха, Сергиев Посад… и долгий путь через страдание и терпение к прозрению в Слове и жертвенности ради Слова. Как определил сам поэт: «Господом с поэзией повенчан, остался одиноким навсегда…». Он постоянно мучился от того, что ставил литературное творчество выше личного благополучия, семейного счастья, какихлибо бытовых удобств или карьерных соображений. По жизни его вела Поэзия, и ей он служил до конца, фактически окончив свою жизнь в нищете, но подарив перед прощанием с читателями и любимой им Россией «Русскую Голгофу». Ради издания этой книги Чашечников продал свою старенькую «Волгу».
И вот время вдумчивого и трепетного отношения к творчеству поэта, наконецто, наступило и в Таре, где были написаны и опубликованы первые стихи, где начинающий автор занимался в литературном объединении «Таежные зори».
далекое – близкое
Поэт и публицист Леонид Николаевич ЧАШЕЧНИКОВ родился 8 марта 1933 г. в деревне Воскресенка Седельниковского района Омской области. После окончания Омской областной культпросветшколы (Тарского культпросветучилища) работал в сельских клубах, в тарской районной газете, где занимался в литературном объединении «Таежные зори» и опубликовал свои первые стихи. В Омске работал на заводе имени Баранова, в многотиражной газете «Сельский строитель». Городу на Иртыше он оставил песню «Омские вечера» на музыку Бориса Яркова, нестареющую по сей день: «Я люблю этот город, мой город зеленый…».
Автор десяти поэтических книг, среди которых «Время жатвы», «Сроки», «Журавлиный крик», «Лебедь – песня», «Я боюсь тишины», «Я вновь про это…», «Россия, женщина, береза…».
В 1964 г. Чашечников переехал в Астраханскую область. Первые пять книг, в период с 1969 по 1981 г., вышли в Волгограде. Там он был принят в Союз писателей СССР. В Астрахани работал в районной газете «Заря Каспия», сотрудничал с центральными газетами «Советская Россия» и «Сельская жизнь», руководил литературной студией «Высота».
В 1979 году в возрасте 46 лет поступил на Высшие литературные курсы при литинституте им. М.Горького и в 1981 г. закончил их с красным дипломом. С 1981 г. живет в Подмосковье, в деревне Семенково Сергеево Посадского района и Балашихе.
Три книги после 1981 года были изданы в Москве.
Незадолго до кончины Леониду Чашечникову удалось осуществить главную мечту своей творческой жизни – издать книгу «Русская Голгофа», в которую вошло двести пятьдесят стихотворений и две поэмы, полные тревог за Россию и надежд на ее возрождение.
В Краснозаводске и Сергиевом Посаде в 1999 году состоялось несколько последних творческих вечеров поэта. В Тару в последний раз Леонид Чашечников приезжал в 1994 году и выступал на вечере, посвященном 400-летию города.
Поэт скончался 17 декабря 1999 года. Похоронен на Рогачевском кладбище в деревне Семенково СергеевоПосадского района Московской области.
В 2002 году Администрация Володарского района и правление Астраханского отделения Союза писателей России утвердили литературную премию им. Л.Н. Чашечникова, которая вручается каждый год за литературнохудожественные произведения, созданные в традициях российской духовности, пропагандирующие гуманизм, нравственность, дружбу между народами, любовь к Родине, и приурочена ко дню рождения поэта.
автограф
Живу не свято, не богато -
То грубоват, то пьяноват,
Не виновачу виноватых -
Сам перед ними виноват.
Вину забудут, канут в Лету
Пороки, слава и слова.
Не важно как живут поэты -
Была б поэзия жива!
Этот рисунок со стихотворным автографом Леонида Чашечникова сделан астраханским писателем Александром Марковым.
Воспоминаниями о Леониде Чашечникове он делится в записках «Ускользающее время», опубликованных на сайте газеты «Волга». В частности, Марков пишет: «Вчера, в два часа дня, на квартире поэта Леонида Чашечникова собрались астраханские поэты и литераторы, чтоб проводить старый год, а заодно и поздравить Леню с новосельем. Всего месяц назад он получил двухкомнатную квартиру по улице Калинина, 30. И я, поздравив его с новосельем, преподнес ему свой рисунок графическое изображение Варвациевского канала с церковью Иоанна Златоуста вдали. Тостов было много...»
наследие
Леонид ЧАШЕЧНИКОВ
ПЕСНЯ-ЛЕБЕДЬ
У меня две реки, как две верных руки:
Справа – гордый Иртыш, слева – вольная Волга.
У меня по России везде земляки
И причалы везде на пути моем долгом…
Справа – глубьглубина, слева – голубь-волна,
Правой сила дана, левой – нежность и ласка.
И на все времена лишь Россия одна –
Лебедьпесня моя, моя вечная сказка.
В СИБИРЬ ЗА ПЕСНЯМИ
Как назвать мне это самое,
Если в полдень и в ночи
Вижу я дороги санные.
Голубые кедрачи;
Вьюги снежные, тугие,
Шорох ветра у виска?..
Говорят, что ностальгия,
Или попросту тоска.
Только плакать я не стану
По снегам, по кедрачу -
Я закрою плотно ставни,
Накрест дверь заколочу;
Я рюкзак за плечи вскину,
Укачу в урман и снег.
Мне соседи бросят в спину:
«Ненормальный человек.
Было то и было это -
Задурил, и трын-трава.
И куда-то на край света.
Словно в рощу по дрова...»
Невдомек им, домоседам,
Неприкаянность моя.
Я в Сибирь за песней еду -
Душу там оставил я!
***
Мне надо повыше подняться
Над серым, безрадостным днем.
Над шелестом чахлых акаций,
Над домом и склоками в нем,
Над гордо приподнятой бровью,
Над песней, что спел соловей,
Над женской ревнивой любовью
И всем, что сопутствует ей.
А после – на землю спуститься
И кануть за окоем.
Исчезнуть. Верней – раствориться
В бессмертном народе моем.
***
Я вновь про это, вновь про это,
Я вновь про баб да мужиков.
Стоит в тайге, за Тарой гдето,
Деревня испокон веков.
Таких – сто тысяч за Уралом.
Но для меня в деревне той
Россия, как в росинке малой,
С ее суровой добротой.
***
Сознаюсь, самолюбию назло,
Что мне в любви чертовски не везло.
Ну, не везло – и все тут. Что за диво?
С поэтами такое дело сплошь.
Пока научишься писать правдиво,
Десятки раз изранишься о ложь.
Но знаете, в чем их земное счастье?
Пройдя сквозь ад измен и суеты,
Они не делят душ своих на части
И до конца младенчески чисты.
И о любви, о совершенстве женщин
Слагают оды до седых волос…
Поэтов было бы намного меньше,
Когда бы у поэтов все сбылось.