Моей доченьки больше нет…

21 августа 2012 года на ул. Елецкого в Таре пятилетняя Аня Болдыш погибла под колесами тяжелого грузовика «ЗИЛ 431410». Водитель, управлявший машиной, не должен был находиться за рулем, так как был лишен прав. За это нарушение он получил 10 суток административного ареста, и теперь – на свободе. Автотехническая экспертиза не доказала его вины в аварии. Когда Оксана Болдыш, мама погибшей Ани, пришла в нашу редакцию, мы поняли, что ей надо выговориться, поделиться своим горем с другими людьми...

Я работаю медсестрой в терапевтическом отделении нашей больницы. Утром во вторник, 21 августа, пришла с ночной смены до того уставшая, что с ног валилась. Ночь была тяжелой, в нашем отделении умерла пациентка. Потом в газете было два соболезнования: по поводу смерти Анечки и этой женщины…

Моя мама, которая ночевала с детьми, засобиралась домой. Аня попросилась к ней. Садик как раз эти два дня не работал: воспитатели проходили диспансеризацию. Маме я доверяю, как себе. Муж у меня летает на вахты на Урманское месторождение, у меня свои вахты – в больнице, и за внучками часто присматривает бабушка. Ей 71 год, но она очень активная и ответственная…

В 11 утра они уехали, а около четырех часов дня мне позвонила из больницы сослуживица: «Аня в тяжелом состоянии. Ее сбил грузовик…». Я, в чем была дома, выскочила на дорогу. Когда остановилась машина, закричала: «Срочно отвезите меня в больницу, моя дочь в реанимации!». Потом оказалось, что это автомобиль мужа моей подруги. Она, узнав о несчастье, послала его ко мне.

В отделении неотложной помощи я увидела окровавленную одежду Анечки. Дочь была уже в операционной. Медсестра сказала, что Аня была в сознании, но очень слабенькая от потери крови, назвала свое имя, просила пить. Я решила, что есть какая-то надежда.

После операции Анечку на каталке мимо меня провезли в палату интенсивной терапии. Я медик, поэтому по внешнему виду дочери поняла, что шансов у нас нет. За ее жизнь боролась целая бригада врачей, но там были такие страшные переломы… Я плакала, читая результаты судебно­медицинской экспертизы.

В реанимации Аня прожила еще 30 минут. Мы стояли с родственниками под дверью и ждали. Я знала, что надежды нет, но держала в руках икону и молилась. Муж приехал в тот момент, когда нам сказали, что Аня умерла. Его одного отправили специальным бортом с месторождения. Вертолет приземлился в Седельниково, оттуда Сергея привез в Тару муж подруги. Вообще в эти дни я поняла, сколько добрых людей вокруг. Родственники не отходили от нас ни на минуты, на работе за меня все переживали, диспетчер с Урманского месторождения в день смерти Анечки позвонила Сергею, спросив, что с дочерью. Муж ответил, что ее больше нет.

Потом я узнала, как все было. Бабушка с Аней возвращались из центра города ко мне, в г. Водников. На остановке возле супермаркета «Низкоцен» они вышли из задней двери автобуса, стали его обходить, и вдруг Анечка вырвала ручку и выбежала на дорогу. Может быть, она торопилась ко мне. Навстречу летел грузовик…

Водителя, который сбил мою дочь, я увидела только через два месяца после похорон. Он вместе с сыном пришел ко мне на работу. Попросил прощения и сказал, что боится моего мужа.

Я плакала и спрашивала у него, как, имея 30-летний стаж вождения, он не смог ничего сделать? Почему не снизил скорость, увидев пассажирский автобус?

Он ответил, что не мог видеть, кто там выходит. И добавил: «Я не хотел».

- Я не могу вас простить. Вы бы простили смерть своего ребенка?

- Да.

- Вы так говорите, потому что ваш сын здоров и стоит рядом с вами, а свою Анечку я больше не увижу.

Валерий Шатов, сломавший жизнь моей семье, отделался десятью сутками административного ареста. Но разве это адекватное наказание? Водитель, лишенный прав, зачем­то садится за руль (об этом я узнала из ответа на мое обращение и.о. начальника МО МВД России «Тарский» В.И. Шаулова). Не имел права, но сел руль, и это якобы незначительное нарушение в итоге обернулось горем для нас. Ведь не нарушил бы он закон изначально, не оказался бы этот грузовик в тот день, час, минуту на дороге…

Как я могу верить, что этот человек сделал все от него зависящее, чтобы предотвратить аварию, если в прошлом у него были нарушения ПДД? В кабине, кроме водителя, находились еще двое пассажиров. Может быть, он болтал с ними и заметил мою Аню слишком поздно? В автотехнической экспертизе указано, что скорость «ЗИЛа» могла быть более 51 км в час. Если бы он, увидев автобус, снизил ее хотя бы до 30 км, Анечка могла бы остаться калекой, но она бы сейчас жила…

Я окончательно поняла, что человек, сбивший мою дочь, не понесет наказания, когда увидела результаты экспертизы. Из нее следовало, что Шатов правил не нарушал. Знака, ограничивающего скорость в том месте, не было. Значит, можно выжимать и 60 км в час. Знак о скоростном режиме есть у школы № 12, но он действует только до поворота, а второй – у нефтебазы, и он тоже действует только до первого поворота. А на пятачке, где много магазинов и людей, водители носятся с бешеной скоростью. Не зря же здесь часто случаются аварии. Почему нельзя сделать пешеходный переход, уложить лежачий полицейский? Ведь люди в нашем микрорайоне постоянно испытывают страх за своих детей. Просто мы одиноки в своем горе. Поговорили об очередном ДТП и забыли до следующей аварии.

Я решила сама добиваться справедливости. Написала на сайт Президента России и уполномоченному по правам ребенка Павлу Астахову. Но все мои обращения спускались обратно в Тару. А из приемной Астахова позвонили и сказали, что один час консультации по телефону стоит 10 тысяч рублей. Раньше я думала, что если куда-то придешь со своей бедой, тебе обязательно помогут. А сейчас поняла, что всего нужно добиваться самой. Например, следователь, который вел это дело, опросил пассажиров грузовика и водителя рейсового автобуса, на котором ехали Аня с бабушкой, а показаний других свидетелей: людей, что стояли на остановке, и пассажиров автобуса в деле нет. А ведь некоторые очевидцы аварии обращались в «Тарский курьер». Их фамилии опубликованы в газете…

Когда в полиции мне выдали постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении В.В. Шатова, я пошла к адвокату. Он подтвердил, что доказать вину водителя практически невозможно, и посоветовал подать иск в суд о возмещении морального ущерба, что я и сделала.

Я много чего передумала за эти месяцы. Работая в больнице, видела столько смертей от болезней, в том числе и молодых людей. В таких случаях всегда крестилась и говорила: «Только бы с моими детьми ничего подобного не приключилась». Иногда представляла, как моя Анечка станет взрослой, будет приезжать к нам с мужем в гости. Не думала, что дочь проживет всего пять лет. Я всегда хотела двоих детей. Аню родила уже в 30 лет. Она для нашей семьи была светом в окошке. И после ее смерти я не покончила с собой только потому, что у меня остались старшая дочь Вика, муж и мама.

Говорят, время лечит. Но мое горе не утихает. Каждый день я проезжаю мимо остановки, где погибла Аня. Я просто съедаю себя заживо. Днем на работе еще как­то отвлекаюсь, а вечером с ума схожу от этих мыслей. Каждый раз мысленно возвращаюсь в этот день, когда Анечка попросилась поехать к бабушке. Почему я не оставила ее дома?

После гибели дочери на мою страничку в одноклассниках пришло соболезнование от женщины из Заливино. Она писала, что бывают несчастные случаи, когда от человека ничего не зависит. Но ведь есть в нашем городе водители, которые за всю жизнь даже кошки не сбили. Почему же на наших дорогах все больше тех, кто становится причиной чужого горя? Я считаю, что в истории с аварией, где погибла Аня, рано ставить точку и прошу откликнуться свидетелей, которые были на пристанской остановке, или ехали следом за грузовиком во вторник 21 августа. Мой телефон: 8-905-943-4844.

Оксана БОЛДЫШ